Алан Рикман

• Полное имя — Алан Сидни Патрик Рикман.
• Прежде чем стать актером, Рикман учился дизайну в «Chelsea College Of Art And Design» и в «Royal College Of Art»б и совместно с несколькими друзьями основал дизайн-компанию «Graphiti».
• Отец умер, когда ему было 8 лет.

Я не против соблазна, если это приведет к хорошей идее или потрясению. Тебе платят, ты усыпляешь бдительность, а потом бьешь.

У меня очень неоднозначное отношение к белому шелку.

Путешествия – самое приятное в моей жизни. Я люблю ехать на поезде, лететь в самолете, плыть на корабле.

В Лос-Анджелесе успех измеряется высотой стен вокруг вашего дома, и размерами этого самого дома. На мой взгляд, это просто жалко.

Разумеется, исследовать злую сторону интересно, но здесь все связано со зрителями, со мной, и с ломкой предрассудков. Мне нравится, когда люди говорят: «Я хотел, чтобы у шерифа все получилось».

Не думаю, что есть актеры, которые не захотели, бы сниматься, будь у них такая возможность. Проблема отчасти в том, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время: ты либо знаешь, как это делать, либо тебе просто везет.

Тебе дают микрофон, и ты можешь сказать все, что думаешь. В такой решающий момент, как, например, во время выборов, ты должен делать то, во что веришь.

Я иду туда, куда меня ведет сценарий. Зря вы думаете, что актеры вольны выбирать, что им вздумается. Хорошие сценарии на дороге не валяются. Мне нравится путешествовать по разным уголкам планеты, в этом – большая часть очарования моей работы в кино.

Киноиндустрия — это большое ведро дерьма, и мы в нем плаваем. Есть множество людей, гораздо труднее меня, например, Джулиет Стивенсон. «Трудный» для меня означает человека очень умного, который задает вопросы к месту, который старается использовать себя на полную катушку. Кто сказал, что я трудный? Насколько мне известно, я не хожу и не кричу по поводу размеров своей гримерной.

Я все время обо всем беспокоюсь. Я беспокоюсь о том, что я беспокоюсь. Единственный способ от этого избавиться – выйти на сцену. По-моему, жизнь построена на ощущениях, как и все остальное; игра на сцене – попытка воспроизвести это ощущение.

Я все время беспокоюсь. К работе у меня то же отношение, что и к жизни. Я похож на собаку со старым тапочком в зубах.

Мне часто говорят, что актерам нужно выходить на сцену в футболке с надписью: «хотите верьте, хотите – нет, но я делаю все, что могу».

Я много знаю о себе. С одной стороны, я – тот человек, который утром засовывает грязное белье в стиральную машинку. Но когда толпа людей ждет тебя у служебного входа, ты вдруг становишься совсем другим.

Но мне нравится Лос-Анджелес. Там я вожу машину, а здесь – нет. Этот город отвратителен и прекрасен, такое же ощущение, как если ходишь обедать в кафе «Dunkin’ Donuts» каждый день.

Я всю жизнь хожу по очень тонкому льду. Привыкаешь полагаться на интуицию.

Я не люблю разговаривать с журналистами потому, что большинство из них хотят сократить жизнь до статейки в одну страницу и все время заставляют тебя что-то сравнивать.

Сейчас мне нужно создать побольше свободного места – и у себя в голове, и дома в гостиной. Кухня и столовая теперь стали моим рабочим кабинетом. Мне кажется, что если я разберусь со всем, что лежит у меня в столовой на столе, то все встанет на свои места.

Как актер, я считаю, что скромность очень важна. Ты отдаешь себя режиссерам, они — гораздо менее скромные.

Когда меня спрашивают, оказал ли кто-то на меня влияние, я отвечаю, что преклоняюсь перед Фредом Астером, потому что когда смотришь, как он танцует, никогда не смотришь на его руки, ноги – только на него самого. Вы никогда не видите часов работы, повторов, репетиций, но лишь удивительную личность и свободу.

Сниматься в кино после игры в театре – восемь раз в неделю играя Вальмона – отдых и удовольствие.

О роли в «Закрой мои глаза»: В этом фильме мне много приходилось играть обнаженным, и я делал это в первый раз. Она шепчет мне: «А на тебе надето что-нибудь?» Конечно же. Но, господи — на самом деле, на мне ничего не было.

У меня нет какого-то единого плана. Каждый раз я делаю выбор, исходя из ситуации. Вот, например, я снимался в «Месмере» — и это было очень сложно, а «Ужасно большое приключение» Майка Ньюэлла – как глоток свежего воздуха. Совершенно разные вещи.

Талант – это случайная комбинация генов – и ответственности. Это что-то данное, у всех есть талант, так случилось, что мой талант – актерский, и мне дали возможность его реализовать. Это странная и очень большая ответственность.

Если бы у меня были дети, думаю, я позволял бы им носить все, что угодно. Друзья не верят, когда я говорю им об этом, но я позволил бы детям гулять по улице в розовом люрексе и золотистой синтетике.

Что-нибудь об актерах? Мне жутко надоели актеры, рассказывающие о себе. Не думаю, что окружающим стоит все знать обо мне.

Нет, я никогда не был сексуально озабоченным. Хотя, может и буду, на следующей неделе.

Об успехе: «В Лос-Анджелесе успех измеряется высотой стен вокруг вашего дома, и размерами этого самого дома. На мой взгляд, это просто жалко».

В игре ты отдаешь часть себя своей роли. Я не прячусь, не пытаюсь сбежать или стать незаметным. Я лишь хочу, чтобы у меня на лбу не было написано, кто я, потому что это мешает людям, искренне верящим в мои роли.

Имей смелость иметь свое мнение. Имей мудрость скрывать его.

Я не несу никакой ответственности за чьи-либо фантазии. Я не стану думать об этом, принимать их слишком близко к сердцу, подстраиваться под них. Мне нравится быть звеном в цепи тех, кто рассказывает истории.

Если люди хотят знать, кто я, пусть смотрят на мою игру – все в ней.

Что может быть лучше встречи с друзьями, хорошего вина, разговоров, взаимопонимания? За исключением секса. Или изображения его на сцене.

Дайте мне окно, и я в него уставлюсь.

Мне нравится возбуждать в людях двусмысленные чувства. Я вовсе не на витрине, чтобы люди смотрели на меня и восхищались. Мне нравится все смешивать. Зрители не должны быть пассивны. Они должны работать.

Нет, я никогда не был сексуально озабоченным, хотя, может и буду, на следующей неделе.

О своих недостатках: «Острый язык. Пытаюсь как-то с этим справиться. Наверно, это из-за того, что я кельт».

Можно играть правдиво, и можно лгать. Можно раскрыть себя, и можно закрыться.

Мне, как и любому другому, действует на нервы, когда все время приходится демонстрировать черты характера, которых у тебя нет и никогда не было. Все мечтают о режиссере, у которого хватит воображения, чтобы оторваться от стандартов: «нервный блондин» или «мрачный брюнет».

Зрители либо узнают что-то о себе, либо нет. Ты надеешься, что они не будут выходить из театра, думая: «Что ж, было мило. Где же такси?»

В семьдесят лет я все еще буду сниматься в кино и играть на сцене.

Есть множество людей, гораздо «труднее», чем я.

По поводу того, почему у него нет детей: «Вам следовало бы помнить, что не я один это решаю. Есть еще и Рима. Я бы хотел иметь семью. Иногда я думаю, что самым идеальным было бы, если трое детей – восьми, десяти и двенадцати лет — свалились бы на нас из ниоткуда – мы бы были для них прекрасными родителями».

Я серьезно отношусь к своей работе, а это возможно только при несерьезном отношении к собственной персоне.

Игра актера должна быть игрой на подходящем инструменте. Труба и скрипка – разные вещи. Актер должен защищать себя – и в то же время быть очень открытым. Очень сложно достигнуть такого баланса – на самом деле, даже невозможно. Ненавижу говорить об этом – звучит так глупо.

Когда мне будет 80 лет, и я буду сидеть в своем кресле-качалке, я буду читать Гарри Поттера. И моя семья спросит меня: «После стольких лет?», и я отвечу: «Всегда».